Come as you are: история Nirvana, рассказанная Куртом Кобейном и записанная Майклом Азеррадом - читать онлайн

Глава II Мы хотели только поиграть

Примерно тогда Курт впервые заметил в абердинской старшей школе Криста Новоселича.

– Я помню, как подумал, что определенно хотел бы познакомиться с ним, – говорит Курт. – Но мы так и не общались.

Парни учились не вместе – Курт иногда видел Криста на школьных вечерах, где тот изредка участвовал в сценках только для того, чтобы саботировать их, например, неожиданно запеть «Знамя, усыпанное звездами»[26].

– Он был смешным человеком с очевидно необычным чувством юмора, – говорит Курт. – Все смеялись над ним, но я смеялся вместе с ним, потому что в основном он выставлял дураками других. Он был умным, смешным, громким человеком. Он был выше всех в школе. Он был большим. Жаль, что тогда мы так и не подружились, потому что в старшей школе мне действительно нужен был друг.

Курт чувствовал себя изгоем, но даже изгои могут найти других изгоев для совместного провождения времени. Судя по всему, за исключением Абердина.

– Я хотел где-то вписаться, но не с обычными детьми, не с популярными детьми в школе, – говорит Курт. – Я хотел быть похожим на ботаников, но в Абердине не было даже настоящих ботаников. И это явно не те дети, которые станут слушать Devo. Обычно они попросту были идиотами.

Курт говорит, что в школе было только два парня, с которыми он даже подумывал подружиться. Оба были достаточно круты, чтобы слушать Oingo Boingo, маниакальную группу новой волны из Лос-Анджелеса.

– Но они были такими же задротами – полными идиотами, – говорит Курт. – Они были из тех ребят, которые красят лица на футбольных матчах.

Старшая школа была для Курта подростковой пустошью, состоящей из трех каст: социальных типов, любителей математики и торчков. Девочки из Абердинской средней школы заметили ямочки на щеках Курта и его голубые глаза и решили, что он симпатичный.

– Я им вроде как нравился, – говорит Курт, – но мне не нравилась ни одна из этих девочек – они были глупыми.

– Я их ненавидел, – говорит Курт, – но они, по крайней мере, увлекались рок-н-роллом.

Итак, Курт надел типичную куртку укурка – джинсовую куртку с флисовой подкладкой, которая до сих пор пользуется популярностью у испорченной молодежи, – и начал тусоваться в традиционном пристанище торчков, притоне курильщиков. Курт почти ни с кем не разговаривал; он был таким тихим, что иногда его спрашивали, не наркоман ли он.

После возвращения в Абердин Курт потерял связь с The Melvins. Но потом он встретил в притоне своего приятеля-меломана по имени Дейл Кровер. Крист знал Кровера, потому что тот обычно играл с младшим братом Криста Робертом. Когда The Melvins понадобился барабанщик, Крист предложил Кровера, и тот согласился. И поскольку Курт был знаком с Кровером, то снова начал общаться с The Melvins.

The Melvins начали практиковаться в гостевой комнате в доме родителей Кровера. Любое место, где репетировали The Melvins, быстро превращалось в постоянное пристанище для группы абердинских укурков, прозванных «прилипалами», и обиталище Кровера ничем не отличалось. Одевались они в расклешенные джинсы и залатанные куртки-пуловеры с карманами на молнии, чтобы травка была в безопасности.

– Эти парни были самыми классическими мультяшными укурками-металлистами, каких вы можете себе представить, – говорит Курт. – Они были такие смешные – прыщавые, беззубые, провонявшие травой.

Для прилипал пребывание на репетиционной точке The Melvins было едва ли не единственным способом развлечения.

– В Абердине можно было только пить пиво, курить травку и поклоняться Сатане, – шутит Кровер. – Там ничего нет. Мы много смотрели телевизор.

Само место для репетиций было увешано плакатами Kiss, Mötley Crue и Теда Ньюджента, страницами, вырванными из журнала Circus, и фотографиями обнаженных женщин с наклеенными на них разными лицами (похожее изображение однажды появится на футболке Nirvana). Посетители поднимались по лестнице на заднее крыльцо дома, проходили через крошечную комнату, а затем попадали в репетиционный зал. Базз не любил, когда на репетиции было много народу, поэтому прилипалы довольствовались тем, что болтались на заднем крыльце, пока The Melvins репетировали. Ежедневные репетиции группы обычно длились три или более часов, но только потому, что им приходилось прерываться каждые двадцать минут, пока один из членов группы решал какие-то дела с прилипалами.

Курт пробовался на роль участника The Melvins, но из этого ничего не вышло.

– Я все испортил, – говорит Курт. – Я так нервничал, что забыл все песни. Я буквально не мог сыграть ни одной ноты, просто стоял там с гитарой и что-то играл с покрасневшим лицом.

Это было даже к лучшему, потому что Курт уже писал и записывал свой собственный материал. Мэтт Лукин вспоминает кассету, сделанную Куртом из его собственных песен, там были только гитара и вокал.

– Это были очень классные песни, – вспоминает Лукин, – особенно для тех, кто играл на гитаре в то время, а когда мы были в том возрасте – большинство парней просто хотели играть Judas Priest. Нам показалось странным, что какой-то подросток пишет свои собственные песни и предпочитает играть их, а не Mötley Crue.

А потом Базз Осборн познакомил Курта Кобейна с панк-роком. Осборн сделал несколько сборников, в основном групп из Южной Калифорнии, таких как Black Flag, Flipper и Millions of Dead Cops[27]. Первой песней первого сборника была песня Black Flag Damaged II, тотальная атака абразивных гитар и неуклюжих, но агрессивных барабанов, наполненных злобой циркулярной пилы.

выкрикивал вокалист Генри Роллинс.

Курт был поражен.

– Это было похоже на музыку с другой планеты, – говорит он. – Чтобы принять это, мне потребовалось несколько дней.

Однако к концу недели он уже был сертифицированным, самопровозглашенным панк-рокером. «Я чувствовал, – говорит Курт, – что это звучит четче и реалистичнее, чем обычные рок-н-ролльные тексты».

Вскоре после этого, в августе 1984 года, Курт, Лукин, Осборн и остальные приехали в Сиэтл на выступление Black Flag[28] в клубе Mountaineer во время тура Slip It In. Чтобы раздобыть денег на билет, Курт продал за двенадцать долларов свою коллекцию пластинок, которая в то время состояла из альбомов Journey, Foreigner и Pat Benatar.

– Это было действительно здорово, – говорит Курт о концерте. – Это моментально изменило меня. Становление панк-рокером подпитывало мою низкую самооценку, поскольку помогало мне понять, что мне вовсе не нужно становиться рок-звездой – я не хочу становиться рок-звездой, – говорит Курт. – Поэтому я боролся с этой тонкой гранью – я всегда был в подвешенном состоянии, не беспокоясь, не желая и не имея возможности, но в то же время мне все-таки этого хотелось. Хотелось показать себя людям. Это немного сбивает с толку. Я так рад, что попал в панк-рок именно в то время, потому что это подарило мне несколько лет, за которые я должен был вырасти и осознать свои ценности в перспективе и понять, что я за человек. Я просто очень рад, что смог найти в себе панк-рок. Он был настоящим даром свыше.

Осборн также показал ему, как разобраться со своим окружением.

– У него было действительно потрясное отношение к среднестатистическому быдлу, – говорит Курт. – И оно меня по-настоящему вдохновило. Принцип был такой: «Задирай их столько, сколько может тебе сойти с рук». Мы ходили на вечеринки спортсменов, преследовали больших мускулистых мужчин и плевали им в спину, писали оскорбления на стенах их домов и доставали яйца из холодильника, чтобы положить их в хозяйскую постель. Мы просто старались нанести максимальный ущерб.

В конце концов Курт познакомился с парнем по имени Джесси Рид, который «был единственным настоящим другом, которого я смог найти в Абердине». Не считая того обаятельного парня по имени Майер Лофтин.

– Он был таким мягким и тихим, – говорит Лофтин. – Очень милым, очень искренним.

И они стали хорошими друзьями.

Поначалу Курт даже не догадывался, что Лофтин – гей. Лофтин проговорился об этом Курту вскоре после того, как они начали общаться.

– Он сказал: «Ну, все в порядке, ты по-прежнему мой друг, я все еще люблю тебя, это не помеха». И мы обнялись.

Лофтин иногда оставался ночевать у Курта, и Венди, «классная мама», позволяла им «веселиться» в доме, если у них до утра не было никаких дел. Однажды Венди пришла домой пьяная и застала их за курением травки. В тщетной попытке отучить Курта от этого, она съела его заначку, получила передозировку и вскоре после этого заболела. В более спокойные вечера они зависали в комнате Курта, и тот учил Лофтина гитарным приемам Led Zeppelin.

Но общаться с другом, имеющим гомосексуальные наклонности, было немного рискованнее, чем ожидал Курт.

– Вскоре, – говорит Курт, – я начал понимать, что люди смотрят на меня еще более странно, чем обычно.

Над ним начали издеваться. Чаще всего это происходило на уроках физкультуры. Когда все переодевались, кто-нибудь обязательно называл Курта педиком и прижимал его к шкафчику.

– Они чувствовали угрозу. Потому что они были голые, а я якобы гей, – говорит Курт. – Так что им нужно было либо прикрыть свои члены, либо ударить меня. Или и то, и другое.

Жизнь в старшей школе стала для Курта еще более сложной. Часто спортсмены преследовали его по дороге из школы домой. Иногда они даже ловили Курта.

– Каждый день после школы, – говорит Курт, – этот парень валил меня в снег и садился мне на голову. После этого я начал даже гордиться тем фактом, что я якобы гей, хотя на самом деле не был им. Это было захватывающе, потому что я практически нашел себя. Я был каким-то особым задротом. Я был не совсем тем панк-рокером, которым хотелось бы стать, но, по крайней мере, это было лучше, чем быть обычным задротом.

Но социальное давление в конце концов стало слишком сильным, и однажды Курт, явно расстроенный, подошел к Лофтину и сказал, что больше не может с ним общаться. Он получал слишком много оскорблений за то, что был другом педика. Лофтин все понял, и они перестали дружить.

Курт начал курить травку в девятом классе и накуривался каждый день вплоть до выпускного класса, но тогда он хотя бы ждал наступления ночи.

– Я стал параноиком и даже перестал быть таким невротиком, каким был от природы, и это состояние еще больше усиливала травка, – говорит Курт.

Он плохо учился в школе и в одиннадцатом классе начал пропускать занятия; смена школ из-за переездов была только частью проблемы.

– Основная причина, по которой я вылетал из некоторых классов, заключалась в том, что я сильно ненавидел учителей, – говорит Курт. – Был один парень, религиозный фанатик, апокалиптический расист. Он преподавал гуманитарные науки и занимался только тем, что тратил наше время на внедрение Откровений в историю. Он участвовал в холодной войне середины восьмидесятых – «Русские идут» и был одним из крестоносцев этого рейгановского менталитета. Сукин сын. Каждый день мне хотелось убить его. Я часто представлял себе, как убью его на глазах у всего класса. Потому что остальная часть класса полностью заглотила крючок, леску и грузило. Купилась на этот бред. Я не мог поверить, что так много людей так просто взяли и приняли его.

Курт бунтовал и дома.

– Он не хотел быть частью семьи, но хотел жить в семейном доме, – говорит Венди. – Курт жаловался на все, что я просила его сделать, и это было лишь малой частью проблемы.

Между тем Венди признает, что ее терпение по отношению к Курту иссякло, поскольку помимо этого она еще злилась на Пэта за его пьянство и часто выплескивала свой гнев на детей.

В течение нескольких месяцев Курт встречался с «девушкой-наркоманкой», очень красивой молодой девушкой по имени Джеки. По словам Курта, «она пользовалась мной, до тех пор, пока ее парень не вышел из тюрьмы».

Однажды ночью он тайком протащил Джеки в свою комнату. Курт был взволнован – он вот-вот потеряет девственность. Они только успели раздеться, как в комнату внезапно ворвалась Венди, включила свет и прошипела: «Убери отсюда эту шлюху!» Курт сбежал к другу и оставался там до тех пор, пока мать друга не позвонила и не сказала: «Венди, мне кажется, что твой сын поселился в моем доме».

Курт бросил курить травку «в попытке наладить свою жизнь». Потом позвонила мачеха Курта и попросила его снова переехать к ним. Дон сразу же сказал, что если Курт останется у них, то ему придется прекратить заниматься музыкой и начать заниматься чем-то более серьезным. Он каким-то образом уговорил Курта заложить гитару, а потом заставил его сдать вступительный экзамен в военно-морской флот. Курт получил очень высокий балл, и восторженный местный вербовщик приходил в дом два вечера подряд. Но на вторую ночь, как раз перед тем, как он уже готов был записаться туда, Курт спустился в свою подвальную комнату, нашел травку, выкурил ее, вернулся наверх и сказал: «Нет, спасибо, я отказываюсь», а затем собрал свои вещи и ушел. Он пробыл в доме отца всего неделю. Курт не увидит его еще восемь лет.

По сей день Дон собирает все журнальные статьи о Курте, которые только удается найти. У него есть большой альбом для журнальных вырезок и шкаф с памятными вещами.

– Все, что я знаю о Курте, – говорит Дон Кобейн, – я прочел в газетах и журналах. Так я с ним и познакомился.

Венди отправила Курта жить к его приятелю Джесси Риду, родители которого были настоящими христианами.

Курт был на мели и предложил продать гитару местному наркодилеру, и даже готов был оставить ее у него дома по доброй воле. Через неделю Курт передумал, но гитара все равно осталась у дилера, и Курт несколько месяцев обходился без нее, пока они с Ридом не забрали гитару обратно.

Курт не был идеальным гостем в доме Ридов.

– Я плохо влиял на Джесси, – говорит Курт. – Я курил травку и не любил ходить в школу.

Курт говорит, что отец Рида пришел в ярость и сказал ему: «Курт, мы очень старались превратить тебя в хорошего гражданина, но это безуспешно. Ты безнадежен. Так что я буду тебе очень признателен, если ты соберешь свои вещи и уйдешь». Миссис Рид объяснила Венди, что «Курт повел Джесси не по той дороге».

Специальная коррекционная программа в школе тоже не сработала. За полгода до выпуска Курт понял, что ему нужно наверстать упущенный материал за целых два года. Мистер Хантер, учитель рисования, записал его на несколько конкурсов на стипендию в колледже, и Курт выиграл два из них, но все равно решил бросить учебу в мае 1985 года, всего за несколько недель до выпуска.

Курт решил полностью посвятить себя музыке, но Венди казалось, что он зря тратит время.

– Я сказала Курту, что ему лучше жить самостоятельно, – говорит Венди. – Если ты не собираешься заканчивать школу, то тебе лучше найти работу и жить отдельно, потому что ты не можешь больше оставаться здесь и жить за наш счет.

Но Курт продолжал сидеть на шее у матери, и однажды она установила свои правила.

– Я сказала ему: «Если ты не возьмешься за ум, не найдешь работу, то тебе придется отсюда уйти», – говорит Венди. – «Однажды ты придешь домой и найдешь свои вещи в коробке».

И действительно, однажды Курт вернулся домой после репетиции The Melvins и обнаружил, что все его вещи упакованы в картонные коробки, стоящие на полу в столовой.

– Я пробовала принцип «жесткой любви», – говорит Венди. – В то время понятие «жесткая любовь» впервые появилось на свет, и я подумала: «Ну, можно на нем это испробовать».

Используя в качестве депозита часть алиментов от Дона, Курт вместе с Джесси Ридом переехал в квартиру в Абердине, оплачивая аренду деньгами, заработанными в ресторане на одном из курортов на побережье Вашингтона. Он пытался уговорить Рида играть вместе с ним. Когда ребята познакомились, они все время говорили о гитарах, и отец Рида играл в группе серферов, которая даже выпустила несколько синглов. Когда Рид упомянул, что у него появилась бас-гитара, Курт очень распереживался.

– Однажды вечером мы начали играть вместе, и оказалось, что он один из самых музыкально отсталых людей, которых я когда-либо встречал, – говорит Курт, и в его голосе до сих пор ясно звучит разочарование. – Рид не мог сыграть даже Louie, Louie.

Вскоре Курт получил работу уборщика в Абердинской средней школе, где большую часть времени проводил, соскабливая жвачку с нижних частей парт. Это было последнее место на земле, где он хотел бы быть. Однажды Курт притащил домой образец крема для бритья и украсил им куклу, чтобы она выглядела как нечто из «Экзорциста», с зеленой скользкой слизью, свисающей изо рта. Он повесил куклу за шею на окно, выходившее на тротуар, просто для устрашения всякого быдла.

– Моя квартира была оформлена в типичном панк-роковом стиле, с куклами-младенцами, измазанными кровью и подвешенными за шею, – говорит Курт. – Ковер был заляпан пивом, блевотиной и кровью, мусор не выбрасывался месяцами. Я ни разу не мыл посуду. Мы с Джесси готовили примерно на неделю вперед, а потом складывали все наши жирные тарелки из-под гамбургеров в раковину и заливали водой, и они простояли там все пять месяцев, которые я там жил.

Зависая на репетиционной базе The Melvins, Курт подружился с Кристом Новоселичем. Крист упомянул, что играет на гитаре, и они начали тусоваться вместе, слушать музыку, пить и снимать короткометражные фильмы на камеру Криста «Супер-8». Иногда девушка Криста, Шелли, тоже приходила на вечеринку. Они были изгоями и чудаками, но, по крайней мере, вместе.

– У нас было так много общего, – вспоминает Шелли. – Словно мы вместе объединились против всего мира. Было здорово иметь свой собственный круг общения, мы были действительно тесно связаны, и ничто нас не тревожило. Если кто-нибудь что-то вытворял, мы не держали зла, нас попросту это не интересовало, нас больше интересовали другие вещи. Было весело.

Через три месяца Джесси Рид ушел служить на флот.

Как-то Курт сидел на наркоте с приятелем, который приехал к нему в гости на своем мотороллере. Когда друг спустился вниз, чтобы взять что-то со своего скутера, конченый сосед Курта начал избивать его, потому что тот припарковал скутер на его территории.

Курт услышал шум и бросился вниз, а его друг убежал. Сосед переключился на Курта, и в конце концов затолкал его в квартиру, избивая и унижая в течение двух часов, словно кошка, играющая с мышью.

В конце концов он перестал бить Курта и сел отдохнуть. Затем он оглядел комнату и заметил изуродованных кукол Барби, картины с трехголовыми младенцами, граффити и мусор. На его лице промелькнули страх и замешательство.

– Он начал задавать мне вопросы, – говорит Курт. – Зачем я устроил в квартире все это?

Он снова начал толкать Курта, и Курт кричал до тех пор, пока хозяйка, которая жила этажом выше, не завопила, что собирается вызвать полицию. Хулиган убежал. В конце концов приехала полиция, но они посоветовали Курту не раздражать своего соседа, выдвигая встречные обвинения. Курт отомстил. В течение месяца после этого случая его друзья приходили и колотили по стенам соседей, выкрикивая непристойности и угрозы, в то время как хулиган прятался в своей квартире. Курт говорит, что он оставлял на пороге квартиры соседа маленькие подарки, например, упаковку пива с кислотой или рисунки с изображением соседа, повешенного на дереве. После ухода Рида Курт прожил в квартире еще пару месяцев. Поначалу ему удавалось уговорить хозяйку позволить ему заплатить за квартиру с опозданием, но она начала обращать внимание на состояние квартиры. Друзья Курта исписали все стены на лестнице. Сама квартира была в полном беспорядке.

Курт не мог оплачивать аренду и в конце концов, поздней осенью 1985 года, съехал, задолжав арендную плату за несколько месяцев. Безработный и практически без гроша в кармане, он проводил зиму в библиотеке, читая книги и сочиняя стихи. В конце дня он покупал упаковку пива и приносил ее домой к другу, где они выпивали, и в конце концов Курт падал на диван. В других случаях он спал в картонной коробке на крыльце дома Дейла Кровера, в фургоне Криста и Шелли, или же прокрадывался в дом матери, пока она была на работе, и забирался на чердак, или же ночевал на веранде дома. А иногда он ночевал под Северным Абердинским мостом, который пересекает реку Уишка рядом с домом Венди.

Будучи холостяком, Курт получал талоны на питание на сорок долларов в месяц, но редко покупал на них еду. Вместо этого он и его друзья рассредоточивались по городу и на продовольственные талоны покупали конфеты «Джолли Ранчер», а на сдачу – ящик пива. Этот ритуал занимал целый день.

– Я просто жил в Абердинской фантастической версии жизни панк-рокера, – говорит Курт. – Это было легко. Это было ничто по сравнению с тем, с чем имеет дело большинство детей, сбежавших в большой город. Не было никакой угрозы или опасности, никогда.

Курт мог бы перебраться в Сиэтл, но он слишком боялся больших городов, чтобы сделать это в одиночку. Он практически не выезжал за пределы области Абердин-Монтесано, и ни у кого в Абердине не было достаточно храбрости, чтобы совершить этот поступок.

Иногда он заходил к Венди, и она готовила ему обед.

– Из-за мучившего меня чувства вины за то, что я позволила Курту уйти и жить с отцом, – говорит Венди, – я всегда баловала сына. Он приходил в гости. «Будешь обедать?» Загладить, загладить, загладить. Мне хотелось загладить свою вину, потому что я была виновата, я чувствовала себя ужасно виноватой перед Куртом.

Венди забеременела и была подавлена тем, во что превратился Курт. Она помнит, как думала: «Я облажалась с первым ребенком, нужен ли мне еще один?»

– Курт пришел, когда я была уже на большом сроке и плакала из-за этого, – говорит она. – Он спросил меня, в чем дело, а я ответила, что ужасно себя чувствую, потому что один ребенок у меня внутри, а другой на улице, и он просто встал на колени, обнял меня и сказал, что у него все в порядке, и чтобы я не беспокоилась о нем, и что все будет хорошо.

Той зимой Курт объединился с Дейлом Кровером, игравшим на бас-гитаре, и Грегом Хокансоном, игравшим на барабанах, и начал репетировать кое-что из своего материала. Однажды эта троица, которую Курт окрестил Fecal Matter[29], открывала выступление The Melvins в таверне «Cпот», пляжном баре в Моклипсе, отдаленном маленьком городке на побережье Вашингтона. Через некоторое время они избавились от Хокансона, которого все равно недолюбливали. Они начали интенсивно репетировать, готовясь к записи демокассеты. С Мэттом Лукином за рулем надежной голубой «Импалы» они отправились в Сиэтл, где жила тетя Курта Мэри, музыкант, у которой был магнитофон на четыре дорожки.

Мэри была поражена агрессивностью вокала Курта.

– Она понятия не имела, что я настолько агрессивный, – говорит Курт. Он записывал гитары непосредственно в магнитофон – классическая малобюджетная техника панк-рока, которой он воспользовался годы спустя на записи Territorial Pissing, трека для альбома Nevermind. Они записали семь треков с такими названиями, как Sound Of Dentage, Bambi Slaughter и Laminated Effect, которые звучат как нечто среднее между песней с Nevermind Stay Away и темой MTV, а также замедленную инструментальную версию Downer, которая позже появится в альбоме Bleach. Запись Fecal Matter содержала некоторые элементы, которые появлялись и в более поздней музыке Курта – в основном сверхтяжелый рифф, привлекающий слух, но в ней также были трэшевый темп и искаженное ощущение структуры песни, напоминающее как The Melvins, так и Metallica. Выразительных мелодий еще не было, и вокал Курта варьировался от грубого лая до леденящего кровь воя.

Позже Курт некоторое время репетировал песни Fecal Matter с Баззом Осборном на басу и бывшим барабанщиком The Melvins Майком Диллардом, но вскоре Диллард потерял к этому интерес, и проект полностью развалился, когда, как вспоминает Осборн, «Курта возмутило, что я не покупал басовую систему, и поэтому он решил, что я недостаточно увлечен этим».

Шиллингер помнит кассеты, на которые Курт записывал музыку – «дрянные хэви-метал-песни», вспоминает он, с названиями вроде Suicide Samurai. В первый раз, когда Шиллингер и Курт планировали оторваться вместе – на концерте Metal Church, – Шиллингер кинул его, потому что «было слишком мало пойла, и я не настолько хорошо его знал».

Родители Шиллингера измучились, принимая у себя его друзей, так что, когда Курту понадобилось где-то осесть, он завел дружбу с Эриком, братом Шиллингера. У Шиллингеров было пятеро сыновей и одна дочь, так что прокормить еще один рот не составляло большого труда. Курт прожил у них около восьми месяцев, начиная с конца зимы 1985 года, и добросовестно выполнял свою работу, как и все остальные.

Эрик также играл на гитаре, и Стив Шиллингер клянется, что Эрик и Курт подключали свои гитары к семейному стерео и играли особенно яркую часть Rhyme of the Ancient Mariner Iron Maiden. И Эрик, и Курт полностью отрицают это, но, как говорит Шиллингер, «люди часто отрицают свое прошлое».

За много лет Шиллингеры приютили нескольких «бездомных» друзей Эрика, и обычно через день или два обеспокоенные родители звонили и спрашивали, не у них ли ребенок. Но не в этот раз.

– Мы не услышали ни слова от мамы Курта за все время, пока он был у нас, – говорит Ламонт Шиллингер.

В то лето Курт начал свою долгую карьеру граффитиста. Он был вандалом с тех пор, как начал напиваться в седьмом классе, но этим летом работа была, как говорит Курт, «целенаправленным заявлением». Днем он снова и снова играл альбом Bad Brains Rock for Light, а потом по ночам пил и ел кислоту все лето. Он, Осборн, Стив Шиллингер и другие начинали с маркеров, рыскали по переулкам за главными улицами Абердина, писали провокационные фразы вроде «АБОРТ ХРИСТА» и «БОГ – ГЕЙ» или рисовали аэрозолем «ПИДОР» на пикапах четыре на четыре (предпочтительно с оружейными стеллажами), чтобы позлить всякое быдло. В остальных случаях они писали всякую чепуху вроде «АКРОБАТЫ-АМПУТАНТЫ» или «ЛОДКА АКК», просто чтобы сбить людей с толку.

Однажды вечером они заметили огромную, сложную фреску Pink Floyd, которую кто-то старательно нарисовал в одном из переулков. Ее минуты были сочтены.

– Мы были новоиспеченными панками, – объясняет Шиллингер. – И у нас были баллончики с краской.

У Курта была серебряная краска, а у Шиллингера – черная, и прямо поверх «Pink» Шиллингер написал «Black», а Курт написал «Flag» поверх «Floyd».

– Хиппи мечтали надрать нам зад весь остаток лета, – говорит Шиллингер, все еще ликуя. – Мы были похожи на подпольных хулиганов, на которых охотились.

Курт был на граффити-рейде вместе с Осборном и Кристом, которые только что написали на стене банка «ГОМОСЕКС РУЛИТ», когда из ниоткуда появилась полицейская машина, и Курт попал под свет ее фар. Крист и Осборн убежали и спрятались в мусорном контейнере, но Курта притащили в полицейский участок, и он взял всю вину на себя. Полицейский отчет подробно описывает содержимое его карманов: один медиатор, один ключ, одна банка пива, одно кольцо настроения[30] и одна кассета воинствующей панк-группы Millions of Dead Cops. Он получил штраф в 180 долларов и тридцать дней условного срока.

Вандализм не был для Курта чем-то новым. Еще когда он учился в средней школе, вместе с друзьями они находили дом, заброшенный или пустующий, врывались в него и уничтожали все, что попадалось под руку. Курт всегда хотел снять один особенный домик, стоявший в поле, потому что это была идеальная площадка для репетиций группы, но владельцы постоянно отказывали ему в аренде, сдавая дом кому угодно, только не ему.

В конце концов он устроился на работу техником в YMCA[31], примерно в квартале от дома Шиллингеров, в основном для того, чтобы иметь возможность купить музыкальное оборудование, если вдруг найдет группу. Утром он шел на работу, встречался с боссом, а вскоре возвращался домой, сидел, смотрел телевизор и пил до самого конца рабочего дня. Иногда ему приходилось стирать граффити, которые он сам написал накануне вечером. Немного позже Курт получил единственную постоянную работу, которую он когда-либо действительно любил – работу инструктора по плаванию для детей от трех до семи лет.

На первом выступлении Дейл Кровер был на басовом барабане, малом барабане и тарелках, Базз Осборн на бас-гитаре, а Курт читал свои стихи под аккомпанемент импровизированного тяжелого рока в GESCCO Hall – похожем на амбар производственном помещении в Олимпии, принадлежащем Колледжу вечнозеленого штата. Первоначально трио называлось Brown Towel («коричневое полотенце»), но из-за ошибки в написании на плакате превратилось в Brown Cow («коричневая корова»). Курта это раздражало.

– Мне пришлось напиться, – говорит он. – Я накачался вином.

Людей было мало, и реакция была тухлой, но два человека в аудитории – житель Олимпии Слим Мун и его приятель Дилан Карлсон, интеллектуал-самоучка, игравший на гитаре в нескольких группах по всему городу, – были потрясены. Они оба знали Курта как члена свиты The Melvins, но теперь он был чем-то большим.

– Именно тогда наше восприятие Курта изменилось от обычного посредственного парня, тусовавшегося с The Melvins, – говорит Слим Мун, – до осознания: «Подождите, у этого парня определенно есть талант». Карлсон, ныне один из участников сверхтяжелого гитарного дуэта Earth, подошел к Курту и сказал, что шоу было одним из лучших, которые ему только приходилось видеть. Они начали встречать друг друга на разных крутых шоу в Олимпии, вскоре стали близкими друзьями и остаются ими по сей день. Тем временем Курт начал общаться с наркоторговцем по имени Грант (это не было его настоящим именем).

– Он был законченным наркоманом, – говорит Курт. – Он был Верховным Королем наркотиков.

Гранта презирали, но общались с ним, потому что он мог достать практически любой наркотик. В то время об этом никто не знал, но он добывал свой товар, грабя аптеки вместе со своим любовником, приятелем и мальчиком для битья. Грант начал приносить Курту пригоршни перкодана[32], термоядерного обезболивающего, каждая таблетка которого была в своем индивидуальном маленьком пакетике из фольги и пластика, и всего за один доллар в день. Курт считал, что перкодан помогал ему «расслабиться».

– Это было состояние, – говорит он, – похожее на сон, только для этого не нужно было засыпать.

Курт был настолько наивен в отношении наркотиков, что не знал, что перкодан вызывает привыкание, и подсел на него, сам того не осознавая. В итоге его доза увеличилась до десяти таблеток перкодана в день и Курт «начал сильно чесаться». Примерно через два месяца запасы Гранта иссякли, и Курту пришлось резко бросить.

– Это было тяжело, – говорит он. – У меня был понос, и пару дней я пропотел в постели Эрика.

Однажды ночью тем летом Грант и Курт вместе попробовали героин. Грант сделал Курту укол.

– Это было страшно, – говорит Курт. – Я всегда хотел это сделать – и знал, что обязательно это сделаю.

Он не знает наверняка, почему был уверен, что в конце концов сделает это.

– Не знаю, – говорит Курт. – Я просто это знал.

К тому времени он пробовал почти все наркотики, кроме PCP («я постоянно слышал о людях, которые сходили с ума и прыгали с крыш после того, как закинулись им»). Героин был последним рубежом.

Еще одной привлекательной чертой был разлагающий, преступный гламур, который наркотики приобрели благодаря связи с такими рокерами, как Кит Ричардс и Игги Поп.

– Игги Поп был моим кумиром, – говорит Курт. – Я просто хотел попробовать.

Курт был уверен, что у него нет ни малейшего шанса подсесть на наркотик, потому что в Абердине его практически невозможно было достать.

– Это была смесь из ненависти к людям, потому что они не оправдывали моих ожиданий, и из усталости от того, что приходилось все время быть среди все тех же идиотов, – говорит он. – По моему лицу и тому, как я реагировал на людей, было ясно, что я их терпеть не могу. Это была смесь безумной ненависти к людям, потому что они не оправдывали моих ожиданий, и я был сыт по горло нахождением среди них. Я начал осознавать, что люди замечают мою ненависть к ним.

Курт был уверен, что все знают о его чувствах, и от этого становился еще более нервозным. Он становился все большим параноиком, потому что был уверен, что все знают, что он может сойти с ума в любой момент.

– Они считали меня перспективным ребенком, который однажды принесет в школу АК-47 и перестреляет всех на хрен, – говорит Курт. – Было такое ощущение, что однажды я взорвусь. В итоге люди стали держаться от меня подальше.

Опиаты, такие как, например, перкодан, дарили Курту чувство облегчения; под опиатами он не так сильно ненавидел людей.

– Я чувствовал к ним легкую привязанность или, по крайней мере, мог разглядеть их личности и думать о них как о настоящих людях, – говорит он. – Возможно, у них было паршивое детство, а может, это окружение сделало их такими. Это несколько ослабило мою враждебность к людям. Мне необходимо было это сделать, потому что я устал так сильно ненавидеть людей и так осуждающе относиться ко всем. Это просто позволило мне на несколько дней обрести душевный покой.

Тем временем дружба Курта и Эрика начала распадаться, возможно, из-за музыкального соперничества. Противостояние нарастало с каждым днем, пока однажды ночью, через восемь месяцев после того, как Курт переехал к Шиллингерам, Курт, Эрик и Стив Шиллингеры не вернулись домой с трех разных вечеринок жутко пьяными. Стив говорит, что это было из-за замороженной пиццы, а Курт считает, что это было потому, что он хотел спать, а Эрик хотел смотреть телевизор, и по какой-то причине между Куртом и Эриком вспыхнула драка. Курт объявил перекур, а затем драка возобновилась на заднем дворе.

– На стене была настоящая кровь, – говорит Стив. – Я не хочу говорить о том, кто победил, скажу только, что это была очень кровавая и ужасная битва.

По окончании потасовки Курт поспешно удалился. На следующий день он заплатил Стиву Шиллингеру десять долларов за то, чтобы тот сложил его вещи в мусорные мешки и отвез их в дом Дейла Кровера. Курт пробыл несколько дней в доме Базза Осборна, а потом ненадолго вернулся к Венди.

Мистер Шиллингер просил Курта вернуться, но тот отказался и вернулся под мост, где время от времени ловил рыбу и ел ее, пока однажды кто-то не сказал, что она ядовита. Иногда он спал в помещении над салоном красоты матери Криста. Приходилось просыпаться в семь утра, чтобы успеть уйти до того, как она придет на работу.

Осенью 1986 года Курт уговорил Венди вложить деньги в дом номер 1000 ½ по Ист— Секонд-стрит в Абердине, ветхую маленькую лачугу в нескольких сотнях ярдов от ее дома. Дом сдавался всего за сотню долларов в месяц, возможно потому, что крыльцо дома обвалилось. «Это была полная хрень, а не дом», – вспоминает Курт, но, по крайней мере, это была его хрень. В доме были две маленькие спальни и две маленькие гостиные. Его соседом по дому стал басист The Melvins Мэтт Лукин, который к тому же был опытным плотником. Лукину пришлось немало потрудиться над домом, прежде чем он стал пригоден для жизни.

Как обычно, в этом доме чистота не была в приоритете. Если ты выпил пива, то мог просто бросить банку на пол. А когда в хижине случались вечеринки, пол покрывался праздничным мусором. Холодильника у них не было, поэтому всю еду они держали в старом, не включенном в сеть морозильнике на заднем крыльце. Готовили они в печи для тостов. Венди время от времени заглядывала к ним с пакетами еды.

Однажды Курт купил с полдюжины черепах и посадил их в ванну прямо посреди гостиной; большую часть комнаты занял террариум, пристроенный к ванне. Для отвода воды плотник Лукин просверлил дыру в полу, и вонючая, смешанная с мясом для гамбургеров и черепашьим пометом вода сливалась через пол прямо под дом. Но фундамент настолько прогнил, что вода поднималась до половиц.

– Естественно, там безумно воняло, – говорит Курт.

Курт испытывал особое влечение к черепахам.

– В них есть очарование, которое я не могу описать, – говорит он. – У черепах будто на лице написано «да пошел ты» – я застрял в аквариуме, я несчастен, я ненавижу тебя, и я не собираюсь выступать для тебя.

А еще у них есть защитные панцири.

– На самом деле эти панцири не так уж полезны, – говорит Курт. – Это часть их позвоночника, и она очень чувствительна – если постучать по панцирю, им будет больно, так что это вовсе не защитная оболочка, как все думают. Если черепаха упадет на спину, панцирь расколется, и она умрет. Это то же самое, как если бы человеческий позвоночник был снаружи.

Курт постоянно искал новый дешевый кайф.

– Тогда мы все были на мели, так что тратить кучу денег на кокаин и тому подобное не хотелось, – вспоминает Лукин. – Многие принимали ради кайфа сироп от кашля. Я помню парня, с которым мы вместе учились в школе, он глотал аспирин и получал от этого кайф.

В то время многие дети в Абердине употребляли кислоту, не говоря уже о мощной местной марихуане, прозванной «чудо-травой». Лукин, Джесси Рид, Курт и еще несколько торчков сидели как-то вечером и жаловались, что им надоели все эти банальные вещества. Затем Рид вспомнил все эти баночки с кремом для бритья, которые Курт притаскивал с тех пор, как они поселились в одной квартире. Баллон крема для бритья был оснащен маленькой резиновой пробкой на дне банки, куда закачивался газ-пропеллент. Ощущения от вдыхания пропеллента были похожи на ощущения от вдыхания закиси азота. С тех пор производители крема для бритья изменили конструкцию банки, чтобы исключить подобное применение.

Проблема заключалась в том, что большая часть газа улетучивается, поэтому Рид показал им, как смастерить что-то вроде кальяна. Все помчались в «7-Eleven» и накупили еще крема для бритья. Последовала легкая паника, когда они обнаружили, что газ понизил их голоса, но это было временно.

– Мы все ругали Курта, ведь он не должен был тем летом тратить весь крем для бритья на украшение кукол, – говорит Лукин. – Мы могли бы получить от него кайф!

И вот однажды зимним утром, на рассвете, Курт пришел к дому Венди.

– Мама, – позвал ее Курт слабым от страха голосом, – я потерял руку. Я сжег руку, и она просто исчезла.

Он разрыдался. Курт готовил картошку фри, свою обычную еду, и сильно обжег руку о горячий жир.

– Это было ужасно, – говорит Венди. – Рука сильно обгорела – это была самая отвратительная вещь, которую я когда-либо видела, и мне приходилось перевязывать ожог дважды в день и менять повязки… это было ужасно.

Курт поехал в больницу, врач перевязал его ожог и сказал, что он больше никогда не будет играть на гитаре. Но потом Венди отвела его к специалисту, с которым познакомилась в колледже Грейс-Харбор, где проходила программу подготовки медсестер. Сейчас шрама совершенно не видно.

Во время лечения Курт сидел дома и пытался играть на гитаре. Не работая и не имея никаких доходов, он был вынужден в течение нескольких месяцев питаться одним рисом. Время от времени он разорялся на замороженный солсберийский стейк.

– Я умирал с голоду, живя в этом свинарнике, – говорит Курт, – без возможности играть на гитаре, в постоянном страхе, что хозяйка будет звонить каждый день и напоминать, что я должен ей деньги. И это лишь малая часть.

Он не знал, где будет жить в ближайшем будущем.

Курт очень хотел создать группу с Кристом, но Криста, похоже, не заинтересовала эта затея.

– Я всегда давал ему понять, что хочу играть с кем-то в группе, – говорит Курт, – но Крист не хотел этого.

Курт даже одолжил Кристу свой усилитель на полторы недели, пытаясь подмазать его. Но он не принял предложение Курта и даже заставил его прийти к нему домой, чтобы тот забрал свой усилитель.

– Он очень хорошо звучал, – говорит Крист, – но я решил вернуть его Курту.

Курт время от времени подсовывал Кристу копию записи Fecal Matter, пытаясь намекнуть, но Крист так и не сказал о ней ни слова.

У Курта была гитара и усилитель Peavey. Раньше у Криста был усилитель, но ему пришлось отдать его Мэтту Лукину в обмен на то, что тот вызволил его из тюрьмы после драки с каким-то быдлом на парковке абердинского «7-Eleven». Для записи они использовали еще один гитарный усилитель и дешевый микрофон с диафрагмой, которая была приклеена изолентой. Это была развалюха, но она работала. Над салоном красоты миссис Новоселич было пустое помещение, и они играли там часами: Крист на басу, Курт на гитаре и парень по имени Боб Макфадден, которого Крист запомнил как «какого-то качка», у которого случайно оказалась ударная установка.

К сожалению, вскоре это место превратилось в притон, как и репетиционная база The Melvins, и Кристу в конце концов пришлось повесить табличку с надписью: «Это не ночлежка. Валите отсюда, нам нужно репетировать».

Андеграундная сцена Абердина была настолько мала, что вокруг репетиционной базы болтались даже фанаты The Cure с модными начесами и в готической одежде. Крист и Шелли называли их клубом «Стрижка 100»[33].

– Мы не были близки с ними, потому что их в основном волновала мода, – говорит Шелли. – Мы же хотели только поиграть.

Группа немного поработала над материалом, но по какой-то причине проект развалился примерно через месяц, и все трое пошли разными путями. Крист и Шелли отправились в Аризону искать работу.

Курту не нравились ребята, зависавшие в хижине. Как правило, это были несовершеннолетние пьяницы, для которых дом был лишь местом, где можно напиться. Работа Лукина в качестве столяра-краснодеревщика была далеко не постоянной, поэтому чаще всего он и его собутыльники не ложились спать до самого утра, а Курту приходилось рано вставать, чтобы идти на работу в отель. Через пять месяцев Лукин понял, что ему пора съезжать.

Дилан Карлсон упомянул, что он безработный, и Курт рассказал ему о замечательной работе, которую они могли бы получить, – работе укладчиками ковров в отеле Оушен-Шорс. Карлсон собирался занять комнату Лукина в лачуге, но пробыл там всего две недели, потому что с работой по укладке ковров так и не сложилось. Однажды рано утром они отправились в Оушен-Шорс и обнаружили, что босс был настолько пьян, что не мог подняться с пола, чтобы отпереть дверь. Когда они приехали во второй раз, дверь была не заперта, но босс отключился прямо перед ней, преграждая путь.

Карлсон сдался, но Курт попробовал и в третий раз. Он попал внутрь, но босс ушел в бар и напился до бесчувствия. Они так и не смогли заполучить ту хваленую работу укладчиков ковров.

Курт все чаще и чаще ездил с The Melvins в Олимпию, город примерно в пятидесяти милях к востоку от Абердина. Олимпия, столица штата, служит домом Колледжу вечнозеленого штата, пристанищем для элиты и всевозможных неудачников и рассадником предприимчивой независимой музыки. Курт ездил туда почти каждый уик-энд, чтобы посмотреть на группы. Олимпия была маленьким городком, но у нее были связи с национальной инди-сценой, которые поддерживались за счет радиостанции Колледжа вечнозеленого штата KAOS, журнала Op (с тех пор превратившегося в Option), издателя фэнзинов Брюса Пэвитта и студии Кэлвина Джонсона K Records.

Молодежь там не фанатела от хард-рока, а предпочитала наивную музыку, так называемый love rock, которую исполняли Джед Фэйр[34] и группа Beat Happening, которую возглавлял Кэлвин Джонсон. Он доминировал на сцене и вдохновлял легион клонов – Курт называет их «кальвинистами» – людей, которые говорили и одевались точно так же, как он, стремясь к невинному детскому состоянию.

Это было целое сообщество изгоев – их отвергали даже панк-рокеры. Кальвинисты не употребляли наркотики – по крайней мере, они так говорили – и коротко стриглись. Все играли друг у друга в группах, все со всеми спали. У них была своя кофейня, свой магазин грампластинок, и фактически KAOS стал их собственной радиостанцией.

– Они создали свою маленькую планету, – говорит Курт.

У них была даже своя собственная студия звукозаписи. Кэндис Питерсон и Джонсон управляли K Records, небольшим инди-лейблом с хорошими связями, который также продвигал зарубежные группы похожего стиля, например Young Marble Giants, Kleenex и The Vaselines.

Курт не полностью поддерживал идеалы K. Он любил носить длинные волосы и принимать наркотики. Но ему нравилась музыка и ее смысл.

– Они открыли для меня музыку, которую я никогда раньше не слышал, – говорит Курт. – Они заставили меня осознать, что в течение многих лет я не оглядывался на свое детство. Я пытался забыть о нем, просто выкинул его из памяти. А теперь мне пришлось вернуться в прошлое и с нежностью вспомнить о своем детстве. Это было приятное напоминание о невинности.

После отъезда Лукина Курт прожил в лачуге еще два месяца, задолжав хозяйке за аренду.

В это же время он начал встречаться с девушкой по имени Трейси Марандер. Она не была похожа ни на одну из других девушек, которых он знал. Она носила полосатое пальто, похожее на зебру, а ее волосы были выкрашены в огненно-красный цвет, и она жила в Олимпии. Трейси любила вечеринки и была несколько эксцентрична, но в то же время спокойна и заботлива. Через несколько недель она стала первой настоящей девушкой Курта.

Трейси и Курт познакомились примерно год назад, около клуба Gorilla Gardens, похожего на амбар панк-клуба для всех возрастов (ныне несуществующего) в китайском квартале Сиэтла. Познакомил их общий друг Базз Осборн. Трейси и ее парень сидели в машине, пили пиво и разговаривали с Баззом и Куртом, которые тоже пили пиво. Встреча прервалась, когда Трейси заметила пару полицейских, направлявшихся в их сторону, и уехала, оставив Курта и Базза отдуваться перед полицией.

Трейси считала, что Курт очень милый и выглядит слишком молодо. Он был худощавый и коротко стриженный.

– Меня поразили его голубые глаза, – вспоминает она. – Я никогда раньше не видела таких голубых глаз.